Лапландии.
По пути на север Линнеус заехал на рудники и с большим интересом познакомился с тем, как определяют содержание благородных металлов (золота, серебра, платины) в рудах, слитках, изделиях, и с методами анализа минералов — с пробирным делом, как тогда говорили. Его настолько заняло это, что он потратил восемь дней, чтобы и самому практически проделать некоторые анализы.
«Интересно, да и может пригодиться. Что изучать минералы, если не знаешь, как исследовать их состав, — думал он. — Эти дни не будут напрасно потрачены». Уж очень высоко ценил Линнеус каждую возможность расширить свои знания и особенно — исследовать что-либо практически.
В начале сентября Линнеус оказался в городе Торнео на северном побережье Ботнического залива.
Наступила зима, обещая быть в том году очень жестокой; деньги были почти на исходе… Надо возвращаться домой. Вернуться бы прежним путем — по восточным провинциям вдоль Ботнического залива, — да деньги нужны немалые. А так хотелось бы пройти еще раз по этим местам осенью.
«Что делать, придется ехать по Финскому берегу до Або, [1] а там морем до Упсалы через Аландские острова», — размышлял Линнеус над картой.
Он точно определил все предстоящие расходы, сведя их до предела, и все-таки в Або оказался без гроша в кармане. Но фортуна всегда приходила к нему на помощь в ту минуту, когда он в ней нуждался; не изменила она ему и на этот раз.
— Друг Менандр! Вы ли?! — с восторгом закричал путешественник, случайно встретив в городе своего ученика. В нескольких словах Линнеус объяснил Менандру положение, в котором он очутился в незнакомом городе. Тот охотно одолжил ему некоторую сумму, и 10 сентября Линнеус возвратился в Упсалу после четырехмесячного отсутствия, нагруженный гербариями, минералами и объемистыми записями наблюдений природы, быта и обычаев населения.
Опять тревоги, интриги
Нельзя сказать, что Королевское общество в Упсале постаралось как следует поблагодарить Линнеуса за его труд в Лапландии. Оно выдало ему очень скромную премию, и осень 1732 года застала молодого исследователя в затруднительном материальном положении.
Конечно, он мог несколько поправить свои дела, взяв побольше частных уроков, но хотелось поскорее привести в порядок лапландские коллекции и написать задуманную им работу — «Лапландская флора».
— Должны же мне помочь! Разве не доказал я усердием свою способность к науке? — говорил он себе, перечитывая составленное им письмо к университетскому начальству:
«В течение всего времени, первоначально в Лунде, а затем здесь, я с величайшим трудом содержал себя, и теперь у меня нет никакой возможности оставаться в университете, так как у меня нет никого, кто мог бы поддержать меня, а небольшая королевская стипендия окончилась. Я беднее, чем кто-нибудь другой из моих конкурентов».
Каждая строчка дышит благородством, достоинством человека, понимающего свои силы и возможности, и в то же время горечь и обида сквозят в этом обращении.
Тон письма показался начальству не совсем почтительным, но студенту оказали помощь, и он прожил до января 1733 года спокойно, разбирая лапландские сокровища и продолжая работу над рукописью о лапландской флоре.
В трудах Упсальского научного общества напечатали статью Линнеуса о его путешествии в виде краткого каталога лапландских растений. Ему обещали опубликовать продолжение позднее.
На рождество Линнеус поехал домой в Стенброхульт немного отдохнуть и увидеться с больной матерью. Болезнь сильно измучила ее, трудно было представить себе, что она встанет, снова наведет порядок в доме. Отец одряхлел. Запустенье и грусть решительно во всем. И праздник, самый большой, совершенно не чувствовался.
Линнеус в унынии то бродил по комнатам, то принимался за свои тетради или морозным вечером шел на улицу и долго стоял у ворот.
Сегодня сочельник. Повсюду в домах женщины суетятся с предпраздничной уборкой.
В комнатах приятно пахнет можжевельником и елью, мелко изрубленными ветками которых усыпан пол. Жаром горит медная и оловянная посуда, расставленная на полках. На длинном шесте развешана вся лучшая одежда и белье: не тронет моль, раз все это повисело у «рождественского огня». Под скамьями вдоль стен аккуратно сложены длинные гладкие поленья. Часть их потратят во время праздников, а часть оставят для освещения. Они «рождественские», «чудотворные».
Линнеус знает множество обычаев и примет, связанных с праздником. Он не придает им того значения, которое приписывают в народе, причудливо сочетавшем христианские легенды с остатками язычества. Но это обычаи родины, народа, и потому в них есть для него какая-то светлая прелесть…
Вот на той стороне улицы появился крестьянин, он быстро проходит мимо дверей своего дома и всех домашних построек: ставит мелом кресты, чтобы отпугнуть злых духов!
Над кровлями повсюду шесты с привязанными к ним снопами немолотого хлеба.
— Это для воробьев и других мелких пташек. А то им пришел бы конец, — улыбается Линнеус.
В рождественскую ночь все должны быть на свободе и веселиться. Даже дворовых собак спустили с цепи.
А теперь хозяйка пошла в хлев, она будет угощать свой скот самым лучшим кормом, приговаривая: «Вот тебе на сочельник, моя коровушка, а это тебе, радуйся празднику». Животных угостят и остатками с праздничного стола.
Потом их будут «наряжать». Каждому наденут новую шлею или ярмо. «Иначе, — говорят в народе, — если бы тварь могла говорить, она сказала бы: „Пусть лучше змея обовьется вокруг моей шеи, чем старая шлея в сочельник“».
И все эти поговорки и присказки дороги, ох, как дороги сердцу молодого ученого.
Конечно, мысли о системе растений, которую он хочет предложить, никогда его не оставляют. Он думает о ней всегда, везде: и здесь, в тихом Стенброхульте, у постели бедной матери, в церкви во время службы и сейчас, в ночь перед рождеством.
